Сильвестр - Страница 7

— Да, не предпринял. Когда я последний раз вмешался в недозволенные развлечения Эдмунда, вы потом три дня называли меня чудовищем и образцом жестокости и бессердечия.

— Я никогда не произносила таких слов, а только… К тому же, Эдмунд может передумать и пойти к озеру!

— Да не волнуйтесь вы, не пойдет он к озеру! По крайней мере, до тех пор, пока будет знать, что я в Чансе.

Раздражение в голосе Ианты нарастало с каждой минутой.

— Можно было догадаться, чем все закончится, — горько проговорила она. — Из-за вас мне даже расхотелось ехать в Грейндж, и я бы ни за что не поехала, если бы не велела уже заложить лошадей. Но в дороге меня ни на минуту не будет отпускать тревога. Я не успокоюсь, пока не буду знать, где находится мой бедненький сиротка-сын: в безопасности или на дне озера!

— Если он не объявится к обеду, прикажу обшарить дно озера, — пообещал Сильвестр, а затем подошел к двери и открыл ее. — Каким бы бессердечным и жестоким я ни был в отношении своего племянника, по отношению к лошадям я не могу проявить такое же бессердечие. Очень прошу: если вы велели заложить пару, не заставляйте их долго стоять на таком морозе!

Эта просьба чрезвычайно рассердила Ианту, и она выбежала из гостиной, глубоко возмущенная.

— Очень наглядная беседа! — насмешливо заметил Сильвестр. — Будучи убеждена, что обожаемый сиротка-сын лежит на дне озера, наша любящая родительница отправляется на увеселительную прогулку.

— Мой дорогой, Ианта прекрасно знает, что Эдмунд не на дне озера. Ну, неужели вы не можете хоть изредка не ссориться? Должна заметить, ты также несправедлив к ней, как и она к тебе!

Сильвестр пожал плечами.

— Пожалуй, ты права. Если бы я видел в ней хоть частичку любви к Эдмунду, так бурно провозглашаемой на словах, я бы без жалоб терпел ее, но я никак не могу найти в ней даже крошечной капельки этого чувства! Когда он отвечает на ее ласки, она с радостью убеждает себя, будто души в нем не чает. Но едва мальчишка начинает играть и шуметь, как у нее тут же появляется головная боль, она вызывает мисс Пугговиц и просит увести своего обожаемого ребенка! Когда бедняга болел корью, Ианта даже не подходила к нему. А помнишь, как она использовала в качестве предлога для поездки в Лондон больной зуб Эдмунда, а потом предпочла оставить этот зуб гнить, лишь бы не уговаривать сына идти к доктору и удалять его…

— Я так и знала, что мы придем к этому! — прервала его герцогиня, в отчаянии заламывая руки. — Позволь заметить, сын мой, что необходимо обладать немалой решительностью, чтобы затащить упирающегося ребенка к дантисту. Лично я такой решимостью никогда не обладала. Эта жуткая обязанность всегда лежала на мисс Пугговиц… то же самое произошло бы и в случае с Эдмундом, если бы мисс Пугговиц не заболела!

— Ты права, я не должен был заводить разговор на эту тему, мама! — рассмеялся Сильвестр. — Хотя бы потому, что в тот раз ужасная обязанность, как ты помнишь, легла на меня.

— Да! Бедный Эдмунд! Мне рассказывали, как ты набросился на него в Парке, посадил в свою двуколку и умчал в камеру пыток! Ты вел себя тогда так безжалостно! Можешь мне поверить, у меня сердце кровью обливалось из-за бедного мальчика.

— Я верю, что ты переживала. Если бы ты только видела его лицо у доктора! Наверное, это безмозглая служанка, которая тогда присматривала за ним, сказала, будто я набросился на него? Нет, я тогда сделал единственно правильную вещь: немедленно поехал к доктору Тилтону. Для этого потребовалась не просто решимость, а твердость!.. Нет, мама, и не пытайся убедить меня, что Ианта питала к моему брату глубокие и искренние чувства. Мне становится дурно всякий раз, когда я слышу об этом! Жаль, что я не знаю, какой олух сказал ей, будто с ребенком на руках она будет выглядеть очаровательно! Жаль, что я и сам оказался приличным олухом и позволил уговорить себя нанять Лоуренса, чтобы тот запечатлел ее в этой нежной позе!

— Ты попросил написать портрет, чтобы доставить удовольствие Гарри, — мягко напомнила герцогиня. — Я до сих пор рада, что картину удалось закончить до его смерти, чтобы он увидел ее.

Сильвестр подошел к окну и стал смотреть вдаль. После нескольких минут молчания он сказал:

— Извини, мама, напрасно я затеял этот разговор.

— Конечно, напрасно, дорогой. Я хотела бы, чтобы ты относился к Ианте помягче, потому что, как ты сам прекрасно знаешь, она заслуживает сочувствия. У тебя вызвало раздражение, когда молодая вдова начала выезжать в свет со своей матерью в конце первого года траура. Мне это тоже не понравилось, но разве можно ожидать от ветреной юной особы, которая обожает балы и развлечения, что она будет сидеть дома и оплакивать умершего мужа? В том, что Ианта хотела немного развеяться, нет ничего предосудительного. — Герцогиня помолчала и через несколько секунд добавила: — Как нет ничего предосудительного в том, что сейчас она опять хочет выйти замуж, Сильвестр.

— Я ни в чем не обвиняю ее.

— Верно, не обвиняешь, но ты сильно осложняешь ей жизнь, мой дорогой! Пусть у нее и нет горячей любви к Эдмунду, но отбирать сына у матери…

— Если нечто подобное произойдет, в этом будет виноват не я, а Ианта! Она может жить в Чансе столько, сколько ей заблагорассудится, может забрать Эдмунда с собой в Дауэр-хаус. Единственное, чего я требую, это чтобы сын Гарри воспитывался и рос в Чансе под моим присмотром. Если Ианта вновь выйдет замуж, она может приезжать и навещать сына, когда захочет и сколько захочет. Я даже сказал ей, что она сможет время от времени забирать его к себе погостить. Но на одно я не пойду никогда: не допущу, чтобы его воспитывал Наджент Фотерби! О Господи, мама, неужели у тебя могла мелькнуть мысль, будто я нарушу волю своего брата?